Читаем. Очерк

Ирины Стрельниковой (экскурсовод и журналист, автор познавательного проекта «Совсем другой город»)
Подлинная история лейтенанта Шмидта и его сына
(Заключительная часть)
…Узнав о том, что Шмидт арестован, заключён в крепости города Очакова и ему грозит смертный приговор, Зинаида Ивановна Ризберг уговорила мужа отпустить её туда. Добиться свидания было непросто, но ей удалось! «Завтра утром ты войдешь ко мне, чтобы соединить свою жизнь с моею и так идти со мной, пока я живу. Мы почти не видались с тобою никогда Духовная связь, соединившая нас на расстоянии, дала нам много счастья и много горя, но единение наше крепко в слезах наших, и мы дошли до полного, почти неведомого людям духовного слияния в единую жизнь», написал в тот день Пётр Петрович.
И вот два жандарма уселись у двери на табуретках, Зинаиде Ивановне велели войти, чрез минуту в сопровождении ротмистра появился заключённый. Увидев его, Ризберг поразилась! Постарел, поседел, на лице глубокие морщины ему можно было дать теперь не меньше 50 лет. Впрочем, и Шмидт смотрел на неё с плохо скрываемым разочарованием. Ведь в каземат сквозь окна щедро проникали солнечные лучи, и Пётр Петрович смог, наконец, внимательно рассмотреть свою подругу. Ни вуали, как на ипподроме, ни полутьмы вагона с колышущимися тенями и трепетом керосиновой лампы И Зинаида Ивановна предстала перед ним во всей своей миловидной простоте. Он едва узнавал её! Свидание продлилось не дольше 20 минут. Говорить особенно было не о чем
Впрочем, Зинаида Ивановна не уехала. Она понимала: её долг быть рядом с терпящим бедствие Шмидтом, и неважно, что их невозможная идеальная любовь оказалась иллюзией! Свидания прекратились, когда эсеры произвели первое покушение на вице-адмирала Чухнина за Шмидта. И снова возобновилась переписка так было даже привычнее и спокойнее. Шмидт придумал новую забаву: сочинять их с Зинаидой совместное будущее со всевозможными бытовыми подробностями. «Так мысленно мы проживём целую жизнь друг с другом!» восхищался он. Однажды Пётр Петрович написал, что за окном только что прогудел пароход и он подумал было, что это матросы пришли его спасти, и с трепетом ждал, что будет. Но судно просто прошло мимо. Как же Зина плакала, читая эти строки!
Тем временем друзья и родные выбивались из сил, стараясь облегчить участь несчастного Шмидта. Сестра (та самая, что не разговаривала с ним долгие годы из-за позорного брака) дошла до Витте его заступничество ничего не дало. К делу спасения Петра Петровича привлекли и бывшую жену: та написала в газету «Новое время» открытое письмо о том, что Шмидт давно страдает душевным расстройством, что у него смолоду случались приступы истерии, переходящие в судороги. Якобы сын Евгений, однажды увидев отца в таком состоянии, навсегда остался заикой. Но и попытка доказать невменяемость Шмидта провалилась. Что же касается дяди, Владимира Петровича, на этот раз он даже не пытался заступиться за племянника. Видимо, и его терпению наступил предел.
Фото 2 Шмидта (третий слева) ведут на суд. 5 февраля 1906 г.
Суд состоялся в день рождения Петра Петровича. Он сам себя защищал. Сказал: «Я не могу оценивать всё происшедшее статьями закона. Я знаю один закон закон долга перед Родиной. Не горсть матросов, нарушивших дисциплину, и не гражданин Шмидт перед вами. Перед вами на скамье подсудимых вся стомиллионная Россия, ей вы несёте свой приговор, она ждёт вашего решения». При этом вопросу, принадлежит ли он к партии социал-демократов, Пётр Петрович даже удивился и ответил, что он конституционный монархист и верности Николаю II не нарушал.
Прокурор требовал казни двенадцати зачинщиков восстания на «Очакове». Шмидт старался склонить суд вынести единственный смертный приговор ему самому. В итоге к смерти приговорили четверых. Причём троих через расстрел, а Шмидта через повешение, что считалось куда позорнее. Вот только повесить мятежного лейтенанта не удалось. Палача Усачёва, даром что тот ехал к месту казни замаскированным в парике и фальшивой бороде, в поезде застрелили. И Чухнин был вынужден распорядиться заменить виселицу на расстрел. Кстати, самого Чухнина вскоре тоже застрелили, мстя за Шмидта.
До самого последнего дня Пётр Петрович писал Зинаиде Ивановне. Она пожаловалась, что боится мышей. Шмидт ответил: «Разве в мышах не проявляется жизнь И если бы вы умели любить жизнь во всей её глубине, то и мышей не боялись бы, да и ко мне относились бы не так сурово, потому что ведь и я, грешный, тоже проявление той же мировой жизненной энергии». И снова Зина проплакала над письмом ночь. И вот, наконец, последнее письмо Шмидта: «Прощай, Зинаида. Сегодня принял приговор в окончательной форме. Вероятно, до казни осталось дней семь-восемь. Спасибо тебе, что приехала облегчить мне последние дни. Я проникнут важностью и значительностью своей смерти, а потому иду на неё бодро, радостно и торжественно. Ещё раз благодарю тебя за те полгода жизни-переписки и за твой приезд. Обнимаю тебя, живи и будь счастлива. Твой Пётр».
Фото 3 Ставраки
Командовать расстрелом назначили Михаила Ставраки. Он почему-то не отказался. Хотя даже его мичман, вовсе не знакомый со Шмидтом, не побоялся заявить: «Я офицер, а не палач», отстегнул кортик и положил на стол. И ничего, дело сошло мичману с рук!
В три часа утра 6 марта 1906 года в камеру к Шмидту вошла охрана: «Пора готовиться!» Приговорённых на барже доставили на остров Березань. Здесь их ждали четыре гроба, вкопанные столбы и лопаты. Стреляли 48 матросов из команды Ставраки, за ними на всякий случай поставили взвод солдат с ружьями на изготовку. Шмидт усмехнулся, глядя в глаза другу детства: «Неужели ты меня так боишься» Последние слова лейтенанта также были обращены к Ставраки: «Миша, прикажи стрелять в сердце».
Через одиннадцать лет, в мае 1917 года, останки казнённых были перевезены с острова Березань в Севастополь и перезахоронены с величайшими почестями! Что касается крейсера «Очаков», его переименовали в «Кагул». Под этим именем крейсер воевал в Первую мировую. В Гражданскую легендарный революционный корабль принадлежал Добровольческой армии, с него высаживался морской десант, доставляя немало неприятностей Красной армии. За особые заслуги крейсер снова переименовали, на этот раз в «Генерала Корнилова». Под этим именем легендарный «Очаков» и закончил своё существование где-то на турецкой верфи

.