Евгений Лебедев «Поповский сын»

Евгений Лебедев «Поповский сын» Я привез сестру на площадь Дзержинского в Москве и сказал: «Вот девочка, ее нужно устроить в детский дом, у нее родители репрессированы». Я делал вид, что она мне

Я привез сестру на площадь Дзержинского в Москве и сказал: «Вот девочка, ее нужно устроить в детский дом, у нее родители репрессированы». Я делал вид, что она мне чужая: «Нашел на улице!»
До Лубянки были в Наркомпросе. Наркомпрос ответил: «Врагов не устраиваем, кому нужно, тот о них позаботится. Уходите!» И мы ушли. Пришли в женотдел. После моего объяснения председатель закричала: «А, поповские выродки! К нам пришли Деться некуда Поездили, покатались на нашей шее Хватит!» Мы стояли и слушали, как над нами издеваются взрослые мамы и тети. А мы-то надеялись!..
Мы теперь равные, говорил я, такие же, как все. Мы теперь не отвечаем за поступки наших родителей, мы им не выбирали профессий  нас тогда еще не было. В статье нового закона написано, что мы теперь не лишенцы… Я с двенадцати лет сам добываю себе на хлеб, я беспризорник. Я привел вам девочку… ей десять лет. Куда ее На улицу
Помню, как наступила тишина  и в тишине вдруг голос, спокойный, уверенный, стальной:
На Лубянку! Там ваше место!
Год назад никто не знал, что у меня есть отец и мать, все знали, что они давным-давно умерли, в голодном двадцать первом году, на Волге. Я помню, как меня стыдили за то, что скрывал, что похоронил родителей: «Кого похоронил Отца и мать! Где у тебя совесть! Ты должен их навестить!» И опять я стал виноват. Я навестил их, я всегда навещал их, только тайно, чтобы никто не знал. Меня этому научили.
Сегодняшняя молодежь и представить себе не может, что все это было с нами, с их дедами и прадедами. Открыл, объявил: «Еду к отцу!» А вернулся  телеграмма: папа арестован. Новое ко мне отношение, новый ярлык, опять позорное клеймо.
Присматриваются, что я буду делать, как поведу себя в новых «предлагаемых обстоятельствах».
Я все время об этом думаю. Днем и ночью. Во сне и наяву. Лежу в постели, молчу и думаю. Передо мной станция Аркадак. Привокзальный буфет. Я и отец. Мне двадцать лет. Отцу  за шестьдесят. Первый и последний раз я пил с отцом. Он мне сам предложил: «Я хочу с тобой выпить. Я чувствую, что мы больше никогда не увидимся». Я никак не ожидал услышать от него такое. А он смотрел в стопку и говорил, как заклинание, как молитву: «Запомни: никогда не теряй веру. Никогда с ней не расставайся. Что бы ты ни делал, в деле твоем должна быть вера. С верой и благоговением совершай свой труд, зарабатывай кусок хлеба. Не оскверняй храма своего, храм  в тебе самом, храм  душа наша. Трудись  и воздастся тебе, стучи  и откроются тебе двери познания жизни, ищи  и найдешь… Не обижай людей, ибо в человеке есть Бог. Бог  это человек».
Раны не обязательно остаются лишь после огнестрельного или холодного оружия, раны глубокие, незаживающие остаются от самого страшного оружия. Это оружие  жестокость, отсутствие милосердия.
ТРАМ  Театр рабочей молодежи. Я пришел туда из ФЗУ. Был комсомольцем, активистом. Я с двенадцати лет работал и как будто ни в чем не отличался от своих товарищей, которым не нужно было при живых родителях говорить о них, что они давным-давно умерли. Меня как комсомольца губком посылал в период коллективизации в деревню работать с молодежью. И я работал, верил в то, что моя работа необходима. Сам полуграмотный, учил неграмотных. А сколько их было в ту пору! Научатся писать свою фамилию  уже победа, ставили ему в графу  грамотный.
В закрытой церкви  клуб. Я организовываю комсомольскую ячейку. Я, поповский сын! Комсомольскую ячейку в церкви! Я носил юнгштурмовку. Не каждому ее давали, нужно было заслужить. Я, мальчишка, ночами дежурил у ответственного телефона. Мои распоряжения  закон.
Права у комсомольцев огромные. Это не то, что сейчас,  написать бумагу, послать ее к другому, высшему начальству, тот наложил резолюцию… Тогда было проще. Пришла баржа  снимаю трубку, звоню в тюрьму: «Прошу прислать пятьдесят человек на разгрузку». Сажусь вместе с милиционером в одно седло и еду проверять. Темно. Осень. Грязища. Старая Самара. Но в старой Самаре новые времена. И это новое делали мы  мальчишки и девчонки. Работа у нас  взрослая, ответственная.
И вдруг как гром  поповский сын!
«У нас в театре работает поповский сын». Это в ТРАМе-то! ЧП! Я стою в репетиционном зале, вокруг меня мои бывшие товарищи. Теперь я им не товарищ, а злостный враг. Меня пригвоздили к позорному столбу. Кричали, ярлыки всякие клеили. Заявляли, что таким, как я, не место в театре, и не только в театре, но и в обществе…
Я стоял и плакал, мне было шестнадцать лет.

.

Ваш комментарий