Надия Анжуман: Одна жизнь, одна смерть и три стихотворения афганской поэтессы
Одну из самых ярких современных поэтесс Востока, Надию Анжуман иногда называют Федерико Гарсиа Лоркой мусульманского мир. На самом деле, Анжуман успела куда меньше ведь её убили во всего лишь двадцать пять лет. Зато по тем же причинам. За мнимое бесчестье. За стихи. Быть может, просто за талант.
Швейный кружок для девочек
В девяностых годах Герат, древний город Афганистана, город, славный своими средневековыми поэтами, находился под властью радикального движения талибов. Кроме звертств, талибы были известны тем, что не позволяли девочкам и девушкам учиться, полагая это безнравственным. Женщине любого возраста дозволялось только быть покорной и трудиться. Так, разрешены были швейные кружки. Один из таких кружков располагался в доме университетского профессора литературы Мухаммада Али Рахьяба, отца трёх дочерей.
До прихода к талибов к власти две из дочерей Рахьяба уже начали делать свою карьеру: одна была подающей надежды журналисткой, другая начинающей писательницей. Талибы обрушили все их надежды. Теперь девушкам Рахьяб оставалось только собираться вместе с другими девицами Герата, весь день шить и Читать классику мировой литературы.
Швеи читали вслух по очереди, рассказы и стихи, романы и повести; они погружались в миры Диккенсы, Бальзака, Толстого, старых персидских поэтов. Программу для чтений подбирал лично профессор. Если бы талибы узнали, что творится за его стенами, и ему, и всем участницам этого тихого тайного литературного курса было несдобровать.
Багровый цветок
Среди посетительниц швейного кружка была девочка-подросток из пуштунской семьи по имени Надия. Её очень вдохновляла поэзия старых мастеров слова Герата. Как только талибов вытеснили из города, она поступила в университет в Герате. В годы обучения вышла замуж. Как всем казалось, по большой любви и человеческой, и к искусству: у мужа был диплом как раз по литературе. В свой последний год обучения издала книгу стихов «Багровый цветок» (или «Тёмный цветок»). Книга моментально стала популярна среди ираноязычных читателей, как в Афганистане, так и в соседних странах.
У Надии были талант, слава, молодость, муж и маленький ребёнок. Казалось, ей и мечтать больше не о чем. Но через несколько месяцев после публикации книги муж привёз её труп в больницу, чтобы засвидетельствовать смерть. По всем признакам, Надию долго избивали, однако её муж утверждал, что она от стыда проглотила яд. Вот только врачи, хорошо знавшие её имя, не поверили и не стали молчать.
Очень быстро мир узнал, что в Герате умерла поэтесса Анжуман. Предполагаемого убийцу арестовала полиция, но вскоре Просто отпустила. Родственники Надии отказались дать разрешение на вскрытие тела, и полиция осталась без доказательств убийства. «Мир не знал такой потери с убийства дона Федерико,» писали об Анжуман любители поэзии на западе. «Это было убийство чести,» утверждали на востоке. Но что она сделала, Надия, чтобы заслужить в глазах семьи такую страшную смерть Ответ один: она просто была собой.
Афганская дева
Надия не застала мирных дней Афганистана. Она родилась на излёте христианского 1980 года (по мусульманскому исчислению, в начале 1401 года, в месяце сафаре, который многие считают зловещим месяцем). В стране шла первая гражданская война с участием советских войск. С гор прилетали звуки перестрелки. Под них Надие доводилось засыпать множество раз.
Герат некогда был персидским городом. В персидской традиции стихи занимают особое место. Вовремя сказанные строки, уверял профессор Рахьяб, могут остановить ссору в семье или конфликт в поселении. Но это не значит, что семья Надии обрадовалась, поняв, что девушка становится поэтессой. Сначала родные совсем не поддерживали Надию, и единственное, что она от них получила отсрочку брака до двадцати лет, в то время, как девочек вокруг выдавали замуж в четырнадцать и пятнадцать.
При талибах женщине запрещалось не только болтать или читать вслух (и не вслух тоже). Ей запрещалось смеяться, стучать подошвой или каблуками обуви, поднимать глаза на случайного прохожего за машинальный, бездумный взгляд женщину могли жестоко покарать «за распутство». Позже одно из стихотворений Надии, «Неважно», станет популярной песней под названием «Афганская дева» оно о тюрьме молчания, которую заставляли выстраивать вокруг себя афганок.
Надия закончила женскую школу имени поэтессы Махджубе Херави, после которой стала одной из первой девушек-студенток университета Герата. На момент смерти она была на третьем курсе. Сборник, в считанные дни сделавший её знаменитой, состоял преимущественно из газелей стихотворений сложной твёрдой формы (на другие языки газель обычно переводят чуть более свободно, с сохранением структуры из раздельных двустиший и сквозной рифмовкой чётных строк).
Некоторые из них рассказывали о любви; впрочем, было трудно понять, идёт ли речь о любви земной или газель написана скорее в суфийском духе, где прекрасный возлюбленный означает Аллаха, а жажда встречи духовные поиски. В любом случае, семья мужа посчитала непристойным привлечение женщиной такого внимания. «Твоя обязанность смыть этот позор,» заявили родственники мужу Надии. В Афганистане это означает убить. Так двадцатипятилетней женщине, в жизни не сотворившей зла ни одному из людей, подписали смертный приговор. Её поступок публикация книги был не просто позором; он показал, что она сама позор. Поэтесса, чьё имя теперь повторяют тысячи мужских губ.
Газели Анжуман
После смерти стихи Надии переводили по всему миру. Горстка энтузиастов сделала ряд подстрочных переводов с пушту на английский, которыми можно было пользоваться для дальнейших переводов на любой другой язык, уже в поэтической форме. Другие энтузиасты переводили уже с английского на языки своих стран. Афганскую деву не удалось заставить молчать. В нашей статье публикуются её пока что первые и единственные переводы на русский, сделанные специально для этой статьи.
Ночные стихи.
Ночь сошла и стихи разжигают мой ум.
Расплетает мне голос пожар моих дум.
Есть ли в мире огонь, утоляющий жажду
Аромат, кровь гоняющий ветру, найду
С горных пиков желанья каких, я не знаю,
Свежий воздух под солнечным жаром подул
Из-за облака свет и лучистый, и чистый,
Так зачем я рыдаю тогда, как в бреду
Моя птица-молитва гнездится у неба;
Каждый вздох выпускаю изо рта, как звезду.
Слёзы падают в книгу на каждое слово.
Посмотри, как напрасны они, ко стыду!
После века покоя рождаются снова
В голове моей мысли, и суда тихо ждут.
Не врывайся же, утро, под шёлк моей грёзы.
Я ночи отдана госпоже моих дум.
Неважно.
Песни стали напрасны так писать их к чему
Я покинута временем, пою ли, молчу.
Соки слов стали ядом, хоть во рту не держи их.
Мой мучитель мне тушит стихи, как свечу.
Не заметит никто, я в покое ли, гибну,
Замолчала печально или тихо шучу.
В клетке горя и в путах разочарованья
Всё неважно, раз я против воли молчу.
Не стучи, моё сердце, от ветров весенних,
Мои силы иссякли, и я не взлечу.
Но, хотя иссушило безмолвие память,
Не пропала тропа моя к песен ключу.
Знайте, помните, скоро я стану свободна!
Мне тюремные стены сломать по плечу!
Я не слабый цветок я афганская дева,
Мне осталось кричать и я закричу.
Песни.
Выходит песня за края из чаши моих губ.
Её вином опьянена, не петь я не могу.
От слов душа моя взлетит превыше облаков,
В золу и пепел через миг слова её сожгут.
Во взгляде глаз моих слова увидев невзначай,
Забудь тотчас, я и сама тех слов не берегу.
И о любви не говори, не надо слов любви —
Мои звучат, как пожеланье гибели врагу.
Из глаз моих бежит слеза, как песня, без конца.
Твои мечты бы сорвать цветами на лугу!
В местах, где я живу, поют касыду и газель.
Но что чернит стихи мои, понять я не могу
Слова мои, не забирайте юности моей!
Тот не поймёт песней моих, кто, как садовник, глуп.
Как странно: в письмена веков меня внесли, как есть:
И плоть, и имя, и слова, что сходят с моих губ.
