«…Я понял одну нехитрую истину. Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками. Когда для человека главное – получать дражайший пятак, легко дать этот пятак, но, когда душа таит зерно пламенного растения – чуда, сделай ему это чудо, если ты в состоянии. Новая душа будет у него и новая у тебя». / Александр Грин, «Алые паруса»
Из зоопарка в финской деревне мы вышли, когда уже стемнело. В зимний будний день там и так было немного народу, но тут мы, видимо, были последними. Зашли в неизбежный сувенирный магазин – погреться, подождать автобуса, посмотреть, что дают. Дети моментально разбрелись по торговому залу, изредка восхищённо вскрикивая в разных концах помещения: в деревенском зоопарке оказались чудесные мягкие игрушки. Мы спокойно реагировали на эти выкрики – слава богу, у нас никогда не было этой проблемы – «ну купи! Ну купииииии!» – не было и привычки закупаться сувенирами в каждом встречном магазине.
Прогуливаясь по залу, я наткнулась на старшую дочь. Она стояла и держала в руках игрушечного лисёнка. Стояла молча, не звала нас, не бежала показывать, просто крепко его сжимала и смотрела на него, не отрывая глаз. Увидев меня, она не кинулась с просьбами, не попыталась меня разжалобить – нет, у них с лисёнком явно был какой-то свой диалог, она опустила глаза, чтобы не отвлекаться, а я прошла мимо.
Посмотрели на часы, спохватились, крикнули детям:
– Автобус! – и пошли к выходу.
Дочь вышла с тем же лисёнком в руках:
– Мам, смотри!
– Отличный зверь, – похвалила я и больше ничего не сказала.
И она ничего не сказала. И я сразу поняла, что она представила себе весь наш разговор: «Давайте купим… – У нас что, игрушек мало – Их целая куча в шкафу, вы ими вообще не играете… — Вечно купишь игрушку, и через два дня она валяется – …» Видимо, она послушала пару секунд этот мысленный диалог, молча развернулась, отнесла лисёнка на место и вышла из магазина, не оборачиваясь. Ни слова не сказала, не попросила, не попыталась разжалобить, чем и убила меня насмерть.
Я помчалась в глубь магазина, схватила лисёнка с полки и побежала к кассе. У кассы стоял муж и выразительно стучал по часам. Я ухватила его за рукав.
– Немедленно! Купи этого лисёнка!
Его брови поползли наверх.
– У нас что, игрушек мало В шкафу же…
Мне хватило пяти секунд, чтобы объяснить, что именно сейчас именно этот лисёнок жизненно важен. Мы схватили что-то для маленькой, расплатились и выбежали на улицу.
Дети с бабушкой ждали нас на парковке. Младшая прыгала вокруг бабушки, а старшая стояла немного в стороне и смотрела куда-то вдаль. Я позвала её, она обернулась. На глазах у неё были слёзы.
Когда папа сел перед ней на корточки и протянул ей этого лисёнка, в зимнем вечернем финском лесу будто выглянуло солнце, засияло в её глазах; она тянула к лисёнку руки и ничего не могла сказать, наконец схватила его и заревела, прижала к себе изо всех сил, как будто они сто лет друг друга любили и наконец встретились после долгой разлуки, а затем, отстав, шла к остановке и что-то самозабвенно ему шептала.
Потом он долго сопровождал её во всех поездках, спал на её подушке. Они обнимались перед сном, беседовали на прогулках и нежничали по утрам. И сейчас, спустя несколько лет, когда он забыт, я иногда натыкаюсь на него в шкафу, копаясь там в поисках чего-то, и тогда я откладываю все вещи в сторону и некоторое время держу его в руках, улыбаясь неизвестно чему.
Ксения Кнорре Дмитриева
