Ну, и чего плакать Сама идёшь под ноги не смотришь, вот и упала. Ничего страшного!

Мой папа, мой самый лучший на свете, заботливый, включённый папа, который обожает возиться, кормить вкусностями, шутить, играть и гулять с Ульяной, вот так пытается научить ее быть внимательной и справляться с падениями. Сколько их ещё будет в жизни.
Пап, — вздыхаю я. — Не надо так говорить.
А как надо Я так тебе говорил в детстве (мол, ничего же страшного не случилось).
Я беру Ульяну на руки. Она плачет и утыкается мне в шею. Я глажу ее по спинке и тихо качаю.
Ей больно, ей не нужны назидания. Ей нужно утешение. Просто утешение. И можно даже ничего не говорить.
Не прошло и полминуты, как Ульяна успокоилась, посмотрела на меня, улыбнулась, слезла с рук и опять побежала. Конечно, не разбирая дороги.
Когда ребёнку больно (или плохо, или страшно), переживаний так много, и с ними так тяжело справляться в одиночку.
Ребёнок справится, конечно, куда деваться. И папа мой так в детстве справлялся, и большинство из нас. У нас так мало опыта «разделения».
Разделения своих переживаний с кем-то, кому не все равно.
Но когда в такой момент ребёнок встречается с утешением, ему становится легче. Любые сложные чувства, будучи разделёнными с кем-то , теряют свою огромную, затапливающую силу.
А разделённая радость, наоборот, умножается.
И во взрослом возрасте мы все так же нуждаемся в этом простом, человеческом отклике — ты не один, я рядом, я буду с тобой, раздели со мной своё «плохо». И его станет намного меньше. И сразу появятся силы пережить его, не бояться, не чувствовать это темное, бездонное одиночество.
Полученный опыт поддержки, утешения, разделения чувств присваивается, становится внутренним. И ребёнок вырастает в устойчивого взрослого, который может и поддержать себя, и поддержать и утешить других, в том числе когда сам становится родителем.
Ирина Чеснова

.