Мода.СТИЛЬНЫЕ ЖЕНЩИНЫ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА

Софья Багдасарова.

ЗИНАИДА ГИППИУС
В брюках она не только на своем знаменитом портрете работы Бакста (оцените контраст: черный наряд денди, белое жабо и рыжие кудри), но и на многих фотографиях. Действительно — «оса в человеческий рост» по выражению Андрея Белого. Гиппиус, подобно романистке Жорж Санд, любила мужские псевдонимы и мужскую одежду, а в любви порой следовала примеру Сапфо (что не мешало ей полвека прожить в счастливом браке с Дмитрием Мережковским). Курила она папиросы с длинным мундштуком — очень неприлично для дамы! На даче Гиппиус носила штанишки и матросскую блузу, причем соседние дамы и деревенские даже к этому привыкли. Благодаря этому трансвестизму Гиппиус превращалась в настоящего андрогина, что давало дополнительное измерение ее стихам.

Себе Гиппиус нравилась безусловно, и этого она не скрывала. Если она носила женские платья, то «собственного» покроя, обтягивавшие ее тело, как чешуей, либо с какими-то рюшками и оборочками. Критик Сергей Маковский вспоминал, что, когда ей надоела коса, она изобрела «прическу, придававшую ей до смешного взлохмаченный вид: разлетающиеся завитки во все стороны; к тому же было время, когда она красила волосы в рыжий цвет и преувеличенно румянилась». Губы при этом Гиппиус красила ярко — это тоже было неприлично, и рассматривала в лорнет гостей. Молодой Есенин впервые явился в ее салон в валенках (чтобы запомниться). «Что это у вас за гетры» — окинула она его надменным взглядом. Эпатаж не прошел — нашла коса на камень.

НАТАЛЬЯ ГОНЧАРОВА
Краски, конечно, пачкаются, поэтому художница не особо мудрствовала со своими костюмами. И в этом тоже был свой стиль — сегодня, кстати, весьма актуальный. Однажды Гончарова попросила свою кузину о помощи: надо было к выставке сшить платье из имевшегося красивого отреза. «Не успею», — отказала та. Художница сделала все сама: попросту сложила ткань пополам, проделала вырез для горла и сшила по бокам. Одевалась она и в мужское — но не из-за дендизма, а просто в штанах было удобнее рисовать огромные театральные декорации. Цветаева вспоминала о ней: «Гончаровой нынче кланяется вся московская и петербургская молодежь. Но самое любопытное — ей подражают не только как художнику, но и внешне. Это она ввела в моду рубашку-платье, черную с белым, синюю с рыжим». Делала она эскизы и для модных домов (предполагают, что даже для модельера Надежды Ламановой).

И наконец, пожалуй, чуть ли не Гончарова изобрела боди-арт: см. в журнале «Аргус» 13-го года манифест футуристов «Почему мы раскрашиваемся», который она подписала вместе с Ларионовым, Зданевичем, Бурлюком и прочими. Гончарова рисовала узоры на лице и выходила так на публику — прогуливалась по Кузнецкому Мосту и Петровке.

ОЛЬГА ГЛЕБОВА-СУДЕЙКИНА
Не только актриса, танцовщица и одна из первых русских манекенщиц — но еще и переводчица, художница и скульптор, а также жена художника Сергея Судейкина и предмет нежной дружбы Анны Ахматовой. Она «напоминала цейлонскую бабочку плеском шелков голубых и оранжевых в облаке бледных кисеей» (опять Андрей Белый, куда без этого мастера эпитетов). В общем, как ностальгировал композитор Артур Лурье, она выражала собой рафинированную эпоху Петербурга начала ХХ века так же, как мадам Рекамье — время раннего ампира.

Дизайном нарядов для нее занимался муж-художник, исступленно обожавший ее, «как только может обожать художник женщину», писал режиссер Александр Мгебров. Наряды поражали: однажды на рождественской вечеринке Глебова-Судейкина появилась в платье из бело-розового тюля, расшитого гранатовыми бабочками с жемчужными усиками (в «Бродячей собаке» все были сражены наповал). В другой раз на ней было светло-голубое манто с оторочкой из лебяжьего пуха. Актриса Валентина Веригина вспоминала, как известная портниха сказала ей: «На днях у меня была Глебова-Судейкина. Сняла пальто и оказалась в миленьком платьице, которое держалось на английских булавках! Говорят, она одевается по эскизам мужа Но кто же ей шьет!» Кто шил — было тайной. В итоге дамы сошлись на том, что художник, скорее всего, просто на фигуре жены сам сделал драпировку, накалывая на чехол.

ПАЛЛАДА БОГДАНОВА-БЕЛЬСКАЯ
Заметьте, мы почти следуем списку «призраков на петербургском льду» — тех, «кто блистал в тринадцатом году», — составленному Георгием Ивановым: «Где Олечка Судейкина, увы, / Ахматова, Паллада, Саломея» Паллада — это «демоническая женщина», воспетая множеством поэтов (Северянин, Кузмин); сама она тоже пописывала стихи, хотя получалось не очень. А вот салон этой «святой куртизанки, непонятой роковой женщины, оргиастической поэтессы» был весьма популярен. Начитавшись еще в институте тайком уайльдовского «Портрета Дориана Грея», эта рыжая дама с всклокоченными волосами вообразила себя лордом Генри в юбке и вела себя соответственно — как ангел искушения.

Личная жизнь у этой «русской маркизы Казати» была крайне разнообразна — даже Ахматова не одобряла. К этому требовался соответствующий имидж — вызывающий макияж, яркие шелка ядовитых оттенков, кружева, перья, бусы, браслет на ноге, «смех, точно кашель, кашель, точно смех» — по выражению Игоря Северянина, резкие духи. Прохожие оборачивались. Георгий Иванов зудел: «Если всмотреться — видишь, что она была бы прямо хорошенькой, если бы одной из тех губок, что продаются у входа, стереть с ее лица эти белила, румяна, мушек, жирные полосы синего карандаша. И еще — если бы она перестала ломаться. Ну, и одевалась бы по-человечески. Конечно, все эти «если бы» — неосуществимы. Отнять у Паллады ее краски, манеры, пестрые тряпки — бесконечное ломанье, что же тогда останется..» Декламируя Бальмонта, она «танцевала» его стихи босиком и публиковала в журнале «Аргус» «горячие советы о красоте дамам и джентльменам». Хорошо бы найти и почитать.

МАРИЯ ТЕНИШЕВА
Княгиня, благодаря которой русский модерн прирос народными промыслами, хозяйка«Теремка» в имении Талашкинои художественных мастерских, она не только была меценатом, но и сама занималась искусством (возродила эмальерное ремесло). Любовь к стилю а-ля рюс прослеживается у нее в каждой мелочи: впрочем, ее официальные портреты маслом весьма аристократичны, не то что фото с русскими костюмами. В вышивальных мастерских Талашкино, где еще сами ткали и красили полотно и нити, делали как раз такие. Впрочем, произведения мастерской не были простым копированием народного — влияние модерна ощущалось явно. Как пишет княгиня в воспоминаниях: «В местных вышивках встречались только яркие красные, синие и желтые нитки, мы же предложили исполнять узоры в более мягких, гармоничных тонах. Наши цвета им сначала не нравились, они называли их «мутными», но потом вошли во вкус». А эскизы костюмов делали такие художники, как Сергей Малютин. В музее во Флёново до сих пор хранится «русский» костюм Тенишевой из золотой парчи (для выступлений в театре и на концертах).

Княгиня была предтечей и творцом подобной моды: в Москве для торговли кустарными изделиями она открыла магазин «Родник». А в 1907 году — показала свое собрание предметов русской старины на выставке в Париже: в четырех залах Лувра выставили шесть тысяч вещей. Экспозиция произвела впечатление: появились вдохновленные ею модные коллекции. «Год спустя я заметила на дамских туалетах явное влияние наших вышивок, наших русских платьев, сарафанов, рубах, головных уборов, зипунов, появилось даже название «блуз рюс» и т. д. На ювелирном деле также отразилось наше русское творчество». Однако до триумфального шествия русского стиля благодаря Сезонам Дягилева и бегству эмигранток-рукодельниц в Париж в 1920-е было еще далеко.